Иван Сергеевич Тургенев
伊万.谢尔盖耶维奇.屠格涅夫

Дворянское гнездо
贵族之家

第四十章

Лиза слабо вспыхнула: насмешка, обида послышались ей в этом восклицании; но она решилась не верить своим впечатлениям и села к окну за пяльцы. Варвара Павловна и тут не оставила ее в покое: подошла к ней, начала хвалить ее вкус, ее искусство… Сильно и болезненно забилось сердце у Лизы: она едва переломила себя, едва усидела на месте. Ей казалось, что Варвара Павловна все знает и, тайно торжествуя, подтрунивает над ней. К счастью ее, Гедеоновский заговорил с Варварой Павловной и отвлек ее внимание. Лиза склонилась над пяльцами и украдкой наблюдала за нею. «Эту женщину, – думала она, – любил он». Но она тотчас же изгнала из головы самую мысль о Лаврецком: она боялась потерять власть над собою, она чувствовала, что голова у ней тихо кружилась. Марья Дмитриевна заговорила о музыке.
莉莎微微脸红了：她仿佛听出，这句赞美的话中既有嘲笑，也有怨恨；可是她决定不相信自己的这些印象，坐到了窗前绣花架子后边。瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜仍然不肯让她安静一下：走到她跟前，开始称赞她的审美力，称赞她刺绣的技巧……莉莎的心非常敏感地剧烈地狂跳起来：她勉强控制住自己，勉强坐在那里。她好像觉得，瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜什么都知道，而且在暗自洋洋得意地取笑她。幸而格杰昂诺夫斯基和瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜攀谈起来，把她的注意力吸引了过去。莉莎俯身在绣花架子上，偷偷地端详她。“他爱过，”莉莎想，“这个女人。”可是她立刻把对拉夫烈茨基的想法从自己脑子里驱除了出去：她担心会失去自制，她感觉到，她的头有点儿眩晕。玛丽娅·德米特里耶芙娜谈起音乐来了
– Я слышала, моя милая, – начала она, – вы удивительная виртуозка.
“我听说，我亲爱的，”她这样开始说，“您是个非常出色的弹钢琴的能手。”
– Я давно не играла, – возразила Варвара Павловна, немедленно садясь за фортепьяно, и бойко пробежала пальцами по клавишам. – Прикажете?
“我很久不弹了，”瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜回答，立刻坐到钢琴前，手指敏捷地扫过琴键。“可以弹吗？”
– Сделайте одолжение.
“请弹吧。”
Варвара Павловна мастерски сыграла блестящий и трудный этюд Герца. У ней было очень много силы и проворства.
瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜熟练地演奏了赫尔茨（亨利·赫尔茨（一八○六—一八八八），德国作曲家）的一首极其出色、难度很大的练习曲。她弹得很有力，干净利落。
– Сильфида! – воскликнул Гедеоновский.
“美极了！”格杰昂诺夫斯基高声赞叹。
– Необыкновенно! – подтвердила Марья Дмитриевна. – Ну, Варвара Павловна, признаюсь, – промолвила она, в первый раз называя ее по имени, – удивили вы меня: вам хоть бы концерты давать. Здесь у нас есть музыкант, старик, из немцев, чудак, очень ученый; он Лизе уроки дает; тот просто от вас с ума сойдет.
“不同凡响！”玛丽娅·德米特里耶芙娜肯定地说。“啊，瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜，我得承认，”她说，第一次称呼她的名字，“您让我大吃一惊；您最好能举办几次音乐会。我们这儿有一个音乐家，一个老头子，德国人，是个怪人，很有学问；他给莉莎上课；听到您的演奏，他准会喜欢得不得了。”
– Лизавета Михайловна тоже музыкантша? – спросила Варвара Павловна, слегка обернув к ней голову.
“莉扎薇塔·米哈依洛芙娜也是位音乐家？”瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜朝她稍稍转过头去，问。
– Да, она играет недурно и любит музыку; но что это значит перед вами? Но здесь есть еще один молодой человек; вот с кем вы должны познакомиться. Это – артист в душе и сочиняет премило. Он один может вас вполне оценить.
“是的，她弹得不错，而且喜欢音乐；不过在您面前，这又算得了什么呢？可是这儿还有一个年轻人；这个人您真该认识认识。这是一个天生的艺术家，作曲作得好极了。只有他才能对您作出充分的评价。”
– Молодой человек? – проговорила Варвара Павловна. – Кто он такой? Бедный какой-нибудь?
“一个年轻人？”瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜说，“他是什么人？是个什么穷人吧？”
– Помилуйте, первый кавалер у нас, да не только у нас – et a Pétersbourg. Камер-юнкер, в лучшем обществе принят. Вы, наверное, слыхали о нем: Паншин, Владимир Николаич. Он здесь по казенному поручению… будущий министр, помилуйте!
“哪能呢，他是我们这儿最好的未婚男子，而且还不仅是在我们这儿——etàPétersbourg（法语，意思是：“就是在彼得堡”）也是最好的。是位宫廷侍从官，经常出入于最上层的社交界。您大概听说过他：潘申，弗拉季米尔·尼古拉伊奇。他在这儿，是因为公务……一位未来的大臣，哪会是穷人呢！”
– И артист?
“也是个艺术家？”
– Артист в душе, и такой любезный. Вы его увидите. Он все время очень часто у меня бывал; я пригласила его на сегодняшний вечер; надеюсь, что он придет, – прибавила Марья Дмитриевна с коротким вздохом и косвенной горькой улыбкой.
“天生的艺术家，而且那么可爱。您会见到他的。这段时间他经常在我家里；我已经邀请他今天晚上来了；我希望他会来，”玛丽娅·德米特里耶芙娜短促地叹了口气，而且撇着嘴苦笑了一下。
Лиза поняла значение этой улыбки; но ей было не до того.
莉莎理解这苦笑的含意；不过她已经顾不得那件事了。
– И молодой? – повторила Варвара Павловна, слегка модулируя из тона в тон.
“而且是个年轻人？”瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜又问，同时轻轻变换着琴音。
– Двадцати восьми лет – и самой счастливой наружности. Un jeune homme accompli,[ Превосходный молодой человек (фр.).] помилуйте.
“二十八岁——相貌也很讨人喜欢。UnjeunehommeacRcompli（法语，意思是：“一位非常漂亮的年轻人”），怎么不是年轻人呢。”
– Образцовый, можно сказать, юноша, – заметил Гедеоновский.
“可以说，是个模范青年，”格杰昂诺夫斯基说。
Варвара Павловна внезапно заиграла шумный штраусовский вальс, начинавшийся такой сильной и быстрой трелью, что Гедеоновский даже вздрогнул; в самой середине вальса она вдруг перешла в грустный мотив и кончила ариею из «Лучии»: Fra poco[ Вскоре затем (итал. ).]… Она сообразила, что веселая музыка нейдет к ее положению. Ария из «Лучии», с ударениями на чувствительных нотках, очень растрогала Марью Дмитриевну.
瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜突然以那样强烈和急速的颤音开始，弹起了轰动一时的、施特劳斯的圆舞曲，格杰昂诺夫斯基甚至吃了一惊，打了个哆嗦；圆舞曲刚弹到一半，她突然转而弹出一个忧郁的曲调，最后以《露奇娅》（《露奇娅》是意大利作曲家唐尼采蒂（一七九七—一八四八）的歌剧）中的咏叹调“Frapoco……”（意大利语，意思是：“不久以后”）结束了她的演奏，她已经意识到，欢乐的音乐与她目前的处境是不相称的。《露奇娅》中突出感伤曲调的咏叹调使玛丽娅·德米特里耶芙娜大为感动。
– Какая душа, – проговорила она вполголоса Гедеоновскому.
“多么感人，”她低声对格杰昂诺夫斯基说。
– Сильфида! – повторил Гедеоновский и поднял глаза к небу.
“美极了！”格杰昂诺夫斯基又这样说，抬起眼来望着空中。
Настал час обеда. Марфа Тимофеевна сошла сверху, когда уже суп стоял на столе. Она очень сухо обошлась с Варварой Павловной, отвечала полусловами на ее любезности, не глядела на нее. Варвара Павловна сама скоро поняла, что от этой старухи толку не добьешься, и перестала заговаривать с нею; зато Марья Дмитриевна стала еще ласковей с своей гостьей; невежливость тетки ее рассердила. Впрочем, Марфа Тимофеевна не на одну Варвару Павловну не глядела: она и на Лизу не глядела, хотя глаза так и блестели у ней. Она сидела, как каменная, вся желтая, бледная, с сжатыми губами – и не ела ничего. Лиза казалась спокойной; и точно: у ней на душе тише стало; странная бесчувственность, бесчувственность осужденного нашла на нее. За обедом Варвара Павловна говорила мало: она словно опять оробела и распространила по лицу своему выражение скромной меланхолии. Один Гедеоновский оживлял беседу своими рассказами, хотя то и дело трусливо посматривал на Марфу Тимофеевну и перхал, – перхота нападала на него всякий раз, когда он в ее присутствии собирался лгать, – но она ему не мешала, не перебивала его. После обеда оказалось, что Варвара Павловна большая любительница преферанса; Марье Дмитриевне это до того понравилось, что она даже умилилась и подумала про себя: «Какой же, однако, дурак должен быть Федор Иваныч: не умел такую женщину понять!»
吃午饭的时间到了。当汤已经摆到桌子上的时候，玛尔法·季莫菲耶芙娜从楼上下来了。她对瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜态度十分冷淡，看也不看她一眼，只用一言半语含糊不清地回答她的恭维话。瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜本人很快就明白，从这个老太婆那里绝不会得到什么好处，于是就不再跟她说话了；然而玛丽娅·德米特里耶芙娜对自己的客人却更加亲热；姑妈的不礼貌惹恼了她。不过玛尔法·季莫菲耶芙娜不单是不看瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜；就连莉莎，她也是看都不看一眼，尽管她的眼睛闪闪发亮，那样有神。她像尊石像样端坐在那里，脸色黄中透白，双唇紧闭——什么也不吃。莉莎的样子看上去是平静的；的确：她心里已经平静了些；一种奇怪的麻木感觉，一个被判定有罪的人的麻木感觉控制了她。吃饭的时候瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜很少说话：她仿佛又变得胆怯起来，脸上又露出恭顺、忧郁的神情。只有格杰昂诺夫斯基一个人在讲他的那些故事，使谈话显得活跃一些，不过也不时怯生生地望一望玛尔法·季莫菲耶芙娜，干咳一声，——每次他当着她的面想要撒谎的时候，总是会觉得喉咙发痒，不由得干咳几声，——可是她并不干扰他，没有打断他的话。午饭后发现，原来瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜是个非常爱打朴烈费兰斯牌的人；玛丽娅·德米特里耶芙娜对这一点喜欢得要命，甚至深受感动，暗自想道：“不过，费奥多尔·伊万内奇该是个多傻的傻瓜：他竟不会理解一个这样的女人！”
Она села играть в карты с нею и Гедеоновским, а Марфа Тимофеевна увела Лизу к себе наверх, сказав, что на ней лица нету, что у ней, должно быть, болит голова.
她坐下来跟她和格杰昂诺夫斯基打牌，玛尔法·季莫菲耶芙娜带着莉莎上楼，到自己屋里去了，说是莉莎脸色很难看，想必是头痛。
– Да, у ней ужасно голова болит, – промолвила Марья Дмитриевна, обращаясь к Варваре Павловне и закатывая глаза. – У меня самой такие бывают мигрени…
“是啊，她头痛得厉害，”玛丽娅·德米特里耶芙娜对瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜低声说，还翻了翻眼睛。“我自己就常有这样的偏头痛……”
– Скажите! – возразила Варвара Павловна.
“是吗！”瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜不相信似地说。
Лиза вошла в теткину комнату и в изнеможении опустилась на стул. Марфа Тимофеевна долго молча смотрела на нее, тихонько стала перед нею на колени – и начала, все так же молча, целовать попеременно ее руки. Лиза подалась вперед, покраснела – и заплакала, но не подняла Марфы Тимофеевны, не отняла своих рук: она чувствовала, что не имела права отнять их, не имела права помешать старушке выразить свое раскаяние, участие, испросить у ней прощение за вчерашнее; и Марфа Тимофеевна не могла нацеловаться этих бедных, бледных, бессильных рук – и безмолвные слезы лились из ее глаз и глаз Лизы; а кот Матрос мурлыкал в широких креслах возле клубка с чулком, продолговатое пламя лампадки чуть-чуть трогалось и шевелилось перед иконой, в соседней комнатке за дверью стояла Настасья Карповна и тоже украдкой утирала себе глаза свернутым в клубочек клетчатым носовым платком.
莉莎走进姑姥姥的屋里，浑身无力地坐到一把椅子上。玛尔法·季莫菲耶芙娜好长时间默默地看着她，轻轻地跪到她面前——仍然是那样一言不发，一只一只地轮流吻她的双手。莉莎俯身向前，脸红了，——而且哭了，可是并没有把玛尔法·季莫菲耶芙娜扶起来，也没有缩回自己的手；她觉得，她无权缩回自己的手，无权妨碍老太太表示自己的懊悔、同情，为昨天的事请求她原谅；玛尔法·季莫菲耶芙娜不停地亲吻这两只十分苍白、白得可怜、虚弱无力的手，怎么也亲不够——默默无言的泪水从她的眼里，也从莉莎的眼里流了出来；那只名叫水手的猫蹲在宽大的安乐椅上、一团连着一只长袜的线团旁边，在打呼噜，神灯上长圆形的火焰在圣像前微微颤抖，晃动着，隔壁一间小屋里，娜斯塔西娅·卡尔波芙娜站在门后，也在用一块卷起来的方格手帕偷偷地擦眼抹泪。

点击查看更多此系列文章>>