《安娜·卡列尼娜》是托尔斯泰最为著名的三部著作之一，通过描写安娜的爱情悲剧和列文的经历,反映了俄国农奴制改革后的社会各方面的矛盾, ,揭露了资本主义入侵农村,地主经济面临崩溃的情景。

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
第一部分

I

Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.

幸福的家庭家家相似，不幸的家庭各个不同。

Все смешалось в доме Облонских. Жена узнала, что муж был в связи с бывшею в их доме француженкою-гувернанткой, и объявила мужу, что не может жить с ним в одном доме. Положение это продолжалось уже третий день и мучительно чувствовалось и самими супругами, и всеми членами семьи, и домочадцами. Все члены семьи и домочадцы чувствовали, что нет смысла в их сожительстве и что на каждом постоялом дворе случайно сошедшиеся люди более связаны между собой, чем они, члены семьи и домочадцы Облонских. Жена не выходила из своих комнат, мужа третий день не было дома. Дети бегали по всему дому, как потерянные; англичанка поссорилась с экономкой и написала записку приятельнице, прося приискать ей новое место; повар ушел еще вчера со двора, во время обеда; черная кухарка и кучер просили расчета.

奥勃朗斯基家里一片混乱。妻子知道丈夫同原先的法籍家庭女教师有暧昧关系，就向丈夫声明，她不能再和他一起生活了。这种局面持续了三天。面对这样的局面，不仅夫妻两人，而且一家老少，个个都感到很痛苦。大家都觉得，他们两个生活在一起没有意思，就算是随便哪家客店里的萍水相逢的旅客吧，他们的关系也要比奥勃朗斯基夫妻更融洽些。妻子一直关在自己的房里，丈夫离家已三天。孩子们像野小鬼一样在房子里到处乱跑；英籍女教师跟女管家吵了嘴，写信给朋友替她另找工作；出自昨天午餐时走掉了‘厨娘和车夫也辞职不干了。

На третий день после ссоры князь Степан Аркадьич Облонский -- Стива, как его звали в свете, -- в обычный час, то есть в восемь часов утра, проснулся не в спальне жены, а в своем кабинете, на сафьянном диване... Он повернул свое полное, выхоленное тело на пружинах дивана, как бы желая опять заснуть надолго, с другой стороны крепко обнял подушку и прижался к ней щекой; но вдруг вскочил, сел на диван и открыл глаза.

吵架后的第三天，斯吉邦 阿尔卡迪奇 奥勃朗斯基公爵（社交界都叫他小名斯基华）照例在早晨八点钟醒来，但不是在妻子的卧室，而是在书房的皮沙发上。他那保养的很好的肥胖身子在沙发上翻了个身，抱着枕头使劲贴住脸颊，仿佛还想大睡一觉。但他突然一骨碌爬起来，坐在沙发上，睁开眼睛。

"Да, да, как это было? -- думал он, вспоминая сон. -- Да, как это было? Да! Алабин давал обед в Дармштадте; нет, не в Дармштадте, а что-то американское. Да, но там Дармштадт был в Америке. Да, Алабин давал обед на стеклянных столах, да, -- и столы пели: Il mio tesoro, и не Il mio tesoro, а что-то лучше, и какие-то маленькие графинчики, и они же женщины", -- вспоминал он.

“嗯，嗯，这是怎么回事？”他回想着刚才的梦，“嗯，这是怎么回事？对了，阿拉平在达姆斯塔特请客；不，不是达姆斯塔特，是美国的什么地方。对了，达姆斯塔特就在美国。对了，阿拉平在玻璃做的桌子上请客，大家唱意大利歌儿《我的宝贝》。不，不是唱《我的宝贝》，是唱更好听的歌曲；还有些玲珑的水晶玻璃瓶，可这些酒瓶原来都是女人。“

Глаза Степана Аркадьича весело заблестели, и он задумался, улыбаясь. "Да, хорошо было, очень хорошо. Много еще там было отличного, да не скажешь словами и мыслями даже наяву не выразишь". И, заметив полосу света, пробившуюся сбоку одной из суконных стор, он весело скинул ноги с дивана, отыскал ими шитые женой (подарок ко дню рождения в прошлом году), обделанные в золотистый сафьян туфли и по старой, девятилетней привычке, не вставая, потянулся рукой к тому месту, где в спальне у него висел халат. И тут он вспомнил вдруг, как и почему он спит не в спальне жены, а в кабинете; улыбка исчезла с его лица, он сморщил лоб.

奥勃朗斯基高兴得眼睛闪闪发亮。他想的出神，脸上浮着微笑。”对，真有意思，真是太有意思了。还有许多妙事，可惜一醒来就忘记，连印象都模糊了。“他看到厚窗帘边上漏进来一线阳光，就快乐地从沙发上挂下双腿，用脚去探找妻子亲手绣上花的那双金色皮拖鞋（去年的生日礼物），并且按照九年来的老习惯，不等起床，就伸手去摸挂在卧室老地方的那件晨衣。这时他才明白，自己并不是睡在妻子的卧室里，而是睡在书房里，以及怎么会睡在这里。笑容从他脸上消失了，他皱起眉头。

"Ах, ах, ах! Ааа!.." -- замычал он, вспоминая все, что было. И его воображению представились опять все подробности ссоры с женою, вся безвыходность его положения и мучительнее всего собственная вина его.

”啊呀呀，啊呀呀！真糟糕！“他一想到家里出的事，就叹起气来。他的脑子里又浮现出他同妻子吵架的详情细节，想到他那走投无路的处境，以及他一手造成、最使他苦恼的事端。

"Да! она не простит и не может простить. И всего ужаснее то, что виной всему я, виной я, а не виноват. В этом-то вся драма, -- думал он. -- Ах, ах, ах!" -- приговаривал он с отчаянием, вспоминая самые тяжелые для себя впечатления из этой ссоры.

”唉！她不原谅我，他不肯原谅我。最糟的是什么事都怪我，都怪我，可我又没有错。全部悲剧就在这里，啊呀呀！“他回想着这场争吵中最使他痛苦的情景，颓丧地叹着气。

Неприятнее всего была та первая минута, когда он, вернувшись из театра, веселый и довольный, с огромною грушей для жены в руке, не нашел жены в гостиной; к удивлению, не нашел ее и в кабинете и, наконец, увидал ее в спальне с несчастною, открывшею все, запиской в руке.

最不痛快的是他刚回来的那个情景。当时他兴冲冲地拿着一个大梨子要给妻子吃，可是她不在客厅里。奇怪的是书房里也找不到她，最后他到了卧室，才发现他手里拿着那封使真相大白得该死的信。

Она, эта вечно озабоченная, и хлопотливая, и недалекая, какою он считал ее, Долли, неподвижно сидела с запиской в руке и с выражением ужаса, отчаяния и гнева смотрела на него.

她，这个永远忙忙碌碌、心事重重、被认为头脑简单的陶丽，手里拿着信，一动不动地坐着，脸上带着惊讶、绝望和忿怒的神色瞧着他。

-- Что это? это? -- спрашивала она, указывая на записку.

”这是什么？这是什么？“她指着信问道。

И при этом воспоминании, как это часто бывает, мучала Степана Аркадьича не столько самое событие, сколько то, как он ответил на эти слова жены.

每次想到这个情景，奥勃朗斯基感到最难堪的往往不是事件本身，而是他回答妻子时的那副蠢相。

С ним случилось в эту минуту то, что случается с людьми, когда они неожиданно уличены в чем-нибудь слишком постыдном. Он не сумел приготовить свое лицо к тому положению, в которое он становился перед женой после открытия его вины. Вместо того чтоб оскорбиться, отрекаться, оправдываться, просить прощения, оставаться даже равнодушным -- все было бы лучше того, что он сделал! -- его лицо совершенно невольно ("рефлексы головного мозга", -- подумал Степан Аркадьич, который любил физиологию), совершенно невольно вдруг улыбнулось привычною, доброю и потому глупою улыбкой.

他当时的感觉就像一个人干了丑事突然被揭发了。在他的过错暴露以后，他站在妻子面前的那副模样，实在太别扭了。它既不感到委屈，也不否认，也不辩解，甚至装得满不在乎—真是糟的不能再糟了！—脸上竟不由自主地（奥勃朗斯基爱好生理学，认为这是“延髓反射作用”），完全不由自主地突然浮现出那种他平时常有的敦厚而愚憨的微笑。

Эту глупую улыбку он не мог простить себе. Увидав эту улыбку, Долли вздрогнула, как от физической боли, разразилась, со свойственною ей горячностью, потоком жестоких слов и выбежала из комнаты. С тех пор она не хотела видеть мужа.

他因这样的憨笑不能饶恕自己。陶丽一看见他这种笑容，就像被针扎了一下，浑身打个哆嗦。她按捺不住怒气，嘴里吐出一连串尖刻的话，奔出房间。从此她就不愿再见他了。

"Всему виной эта глупая улыбка", -- думал Степан Аркадьич
.

”都怪我笑得太傻了。“奥勃朗斯基想。

"Но что же делать? что делать?" -- с отчаянием говорил он себе и не находил ответа.

”但有什么办法呢？有什么办法呢？“他绝望地问自己，可是答不上来。