Иван Сергеевич Тургенев
伊万.谢尔盖耶维奇.屠格涅夫

Дворянское гнездо
贵族之家

第二十二章

Он стал говорить о музыке, о Лизе, потом опять о музыке. Он как будто медленнее произносил слова, когда говорил о Лизе. Лаврецкий навел речь на его сочинения и, полушутя, предложил ему написать для него либретто.
他谈起了音乐，谈起了莉莎，后来又谈音乐。谈起莉莎的时候，他的话好像说得慢了些。拉夫烈茨基把话题转到他的作品上，半开玩笑地提议他为他写一部歌剧剧本。
– Гм, либретто! – возразил Лемм, – нет, это не по мне: у меня уже нет той живости, той игры воображения, которая необходима для оперы; я уже теперь лишился сил моих… Но если б я мог еще что-нибудь сделать, я бы удовольствовался романсом; конечно, я желал бы хороших слов…
“嗯哼，歌剧剧本！”列姆回答，“不，这由我来写不合适：我已经没有那种敏捷的才思，没有写歌剧所必须的那种丰富多彩的想象力了；现在我的能力已经丧失殆尽……不过，如果我还能写点儿什么的话，我倒愿意写首抒情歌曲；当然啦，我希望能有好的歌词……”
Он умолк и долго сидел неподвижно и подняв глаза на небо.
他不作声了，好长时间一动不动地坐着，抬起眼来望着天空。
– Например, – проговорил он наконец, – что-нибудь в таком роде: вы, звезды, о вы, чистые звезды!..
“譬如说，”最后他犹豫地说，“像这一类的歌词：你们，星星啊，你们啊权都来自上帝，但教权高于政权。宣称灵魂是不死的。他的，纯洁的星星！……”
Лаврецкий слегка обернулся к нему лицом и стал глядеть на него.
拉夫烈茨基稍稍向他转过脸去，开始看着他。
– Вы, звезды, чистые звезды, – повторил Лемм… – Вы взираете одинаково на правых и на виновных… но одни невинные сердцем, – или что-нибудь в этом роде… вас понимают, то есть нет, – вас любят. Впрочем, я не поэт, куда мне! Но что-нибудь в этом роде, что-нибудь высокое.
“你们呀，星星啊，纯洁的星星，”列姆重复说……“你们一视同仁，注视着无罪的人和有罪的人……但只有无罪的人以自己的心，——或者随便什么这一类的词儿……理解你们，啊，不，——爱着你们。不过，我不是诗人，我哪行呢！不过，就得是什么这一类的词句，什么崇高的词句。”
Лемм отодвинул шляпу на затылок; в тонком сумраке светлой ночи лицо его казалось бледнее и моложе.
列姆把帽子推到了后脑勺上；在晴朗的夜晚、若明若暗、朦朦胧胧的光线中，他的脸看上去好像更苍白，也显得年轻一些了。
– И вы тоже, – продолжал он постепенно утихавшим голосом, – вы знаете, кто любит, кто умеет любить, потому что вы, чистые, вы одни можете утешить… Нет, это все не то! Я не поэт, – промолвил он, – но что-нибудь в этом роде…
“而你们，”他用越来越低的声音接着说，“你们知道，谁爱，谁会爱，因为你们纯洁无瑕，只有你们能安慰……不，这都不是那种词儿！我不是诗人，”他低声说，“不过就得是这一类的词儿……”
– Мне жаль, что и я не поэт, – заметил Лаврецкий.
“我感到遗憾，我也不是诗人，”拉夫烈茨基说。
– Пустые мечтанья! – возразил Лемм и углубился в угол коляски. Он закрыл глаза, как бы собираясь заснуть.
“无益的幻想！”列姆说，于是缩到四轮马车的一个角落里。他闭上眼，仿佛想要入睡了。
Прошло несколько мгновений… Лаврецкий прислушался… «Звезды, чистые звезды, любовь», – шептал старик.
过了一会儿……拉夫烈茨基仔细一听……“星星，纯洁的星星，爱情”，老头儿在喃喃地说。
«Любовь», – повторил про себя Лаврецкий, задумался, и тяжело стало у него на душе.
“爱情，”拉夫烈茨基暗自重复说，随即陷入沉思，他心里开始感到很难过。
– Прекрасную вы написали музыку на Фридолина, Христофор Федорыч, – промолвил он громко, – а как вы полагаете, этот Фридолин, после того как граф привел его к жене, ведь он тут-то и сделался ее любовником, а?
“您为弗里多林谱写的乐曲好极了，赫里斯托福尔·费多雷奇，”他高声说，“不过您是怎么认为呢，这个弗里多林，在伯爵领他去见自己的妻子以后，要知道，就是在这时候，他就成了她的情夫，不是吗？”
– Это вы так думаете, – возразил Лемм, – потому что, вероятно, опыт… – Он вдруг умолк и в смущении отвернулся. Лаврецкий принужденно засмеялся, тоже отвернулся и стал глядеть на дорогу.
“这是您这么想，”列姆回答，“因为，大概，是经验……”他突然住了口，很窘地转过脸去。拉夫烈茨基不自然地笑了起来，也转过脸去，望着道路。
Звезды уже начинали бледнеть и небо серело, когда коляска подъехала к крыльцу домика в Васильевском. Лаврецкий проводил своего гостя в назначенную ему комнату, вернулся в кабинет и сел перед окном. В саду пел соловей свою последнюю, передрассветную песнь. Лаврецкий вспомнил, что и у Калягиных в саду пел соловей; он вспомнил также тихое движение Лизиных глаз, когда, при первых его звуках, они обратились к темному окну. Он стал думать о ней, и сердце в нем утихло. «Чистая девушка, – проговорил он вполголоса, – чистые звезды», – прибавил он с улыбкой и спокойно лег спать.
当四轮马车驶到瓦西利耶夫村那所住宅的台阶前时，星星已经开始暗淡，天色也蒙蒙亮了。拉夫烈茨基把客人领到为他准备的那间屋里，然后回到书房，坐到窗前。花园里一只夜莺正在唱它那黎明前的最后一首歌曲。拉夫烈茨基想起，卡利京家的花园里也有一只夜莺啼啭；同时他也想起，一听到夜莺最初的啼声，莉莎的眼睛立刻慢慢转向黑漆漆的窗子。他开始在想她，他的心平静下来了。“纯洁的姑娘，”他小声说，“纯洁的星星，”他微笑着加上一句，心情宁静地去躺下睡了。
А Лемм долго сидел на своей кровати с нотной тетрадкой на коленях. Казалось, небывалая, сладкая мелодия собиралась посетить его: он уже горел и волновался, он чувствовал уже истому и сладость ее приближения… но он не дождался ее…
列姆却在自己床上坐了好久，膝盖上放着一本乐谱本。看来，一个从未有过、美妙无比的旋律就要涌现：他已经心情激动，十分兴奋，他已经感觉到创作即将完成的倦意和旋律就要来临的欢乐……但是他没有等到它……
– Не поэт и не музыкант! – прошептал он наконец…
“不是诗人，也不是音乐家！”最后他喃喃地说。
И усталая голова его тяжело опустилась на подушку.
于是他那疲倦的头沉重地倒到了枕头上。

点击查看更多此系列文章>>