Иван Сергеевич Тургенев
伊万.谢尔盖耶维奇.屠格涅夫

Дворянское гнездо
贵族之家

第二十七章

Между тем вечер наступал, и Марья Дмитриевна изъявила желание возвратиться домой. Девочек с трудом оторвали от пруда, снарядили. Лаврецкий объявил, что проводит гостей до полдороги, и велел оседлать себе лошадь. Усаживая Марью Дмитриевну в карету, он хватился Лемма; но старика нигде не могли найти. Он тотчас исчез, как только кончилось уженье. Антон, с замечательной для его лет силой, захлопнул дверцы и сурово закричал: «Пошел, кучер!» Карета тронулась. На задних местах помещались Марья Дмитриевна и Лиза; на передних – девочки и горничная. Вечер стоял теплый и тихий, и окна с обеих сторон были опущены. Лаврецкий ехал рысью возле кареты со стороны Лизы, положив руку на дверцы – он бросил поводья на шею плавно бежавшей лошади – и изредка меняясь двумя-тремя словами с молодой девушкой. Заря исчезла; наступила ночь, а воздух даже потеплел.
这时天色已晚，玛丽娅·德米特里耶芙娜表示，想要回家去了。好容易才让小姑娘们离开池塘边，一切准备停当。拉夫烈茨基宣称，他要把客人们送到半路上，并吩咐给自己备马。请玛丽娅·德米特里耶芙娜上车的时候，他发现列姆不在，于是开始寻找他：但是哪儿都找不到这位老人。钓鱼一结束，他立刻就不见了。安东以就他这个年纪来说非凡的力气砰地一声关上了车门，庄严地喊了一声：“走吧，马车夫！”轿式四轮马车出发了。后面座位上坐着玛丽娅·德米特里耶芙娜和莉莎；前面座位上坐着两个小姑娘和一个使女。晚上暖和而又寂静，两边的车窗都放了下来。拉夫烈茨基在莉莎那一边靠近马车策马快步走着，一只手搭在车门上——他把缰绳扔到了从容不迫小跑着的马的脖子上——偶尔和那位年轻姑娘交谈两句。晚霞已经消失；夜幕降临，空气却甚至变得更暖和了。
Марья Дмитриевна скоро задремала; девочки и горничная заснули тоже. Быстро и ровно катилась карета; Лиза наклонилась вперед; только что поднявшийся месяц светил ей в лицо, ночной пахучий ветерок дышал ей в глаза и щеки. Ей было хорошо. Рука ее опиралась на дверцы кареты рядом с рукою Лаврецкого. И ему было хорошо: он несся по спокойной ночной теплыни, не спуская глаз с доброго молодого лица, слушая молодой и в шепоте звеневший голос, говоривший простые, добрые вещи; он и не заметил, как проехал полдороги. Он не захотел будить Марью Дмитриевну, пожал слегка руку Лизы и сказал: «Ведь мы друзья теперь, не правда ли?» Она кивнула головой, он остановил лошадь. Карета покатилась дальше, тихонько колыхаясь и ныряя; Лаврецкий отправился шагом домой. Обаянье летней ночи охватило его; все вокруг казалось так неожиданно странно и в то же время так давно и так сладко знакомо; вблизи и вдали, – а далеко было видно, хотя глаз многого не понимал из того, что видел, – все покоилось; молодая расцветающая жизнь сказывалась в самом этом покое. Лошадь Лаврецкого бодро шла, мерно раскачиваясь направо и налево; большая черная тень ее шла с ней рядом; было что-то таинственно приятное в топоте ее копыт, что-то веселое и чудное в гремящем крике перепелок. Звезды исчезали в каком-то светлом дыме; неполный месяц блестел твердым блеском; свет его разливался голубым потоком по небу и падал пятном дымчатого золота на проходившие близко тонкие тучки; свежесть воздуха вызывала легкую влажность на глаза, ласково охватывала все члены, лилась вольною струею в грудь. Лаврецкий наслаждался и радовался своему наслаждению. «Ну, мы еще поживем, – думал он, – не совсем еще нас заела…» Он не договорил: кто или что… Потом он стал думать о Лизе, о том, что вряд ли она любит Паншина; что встреться он с ней при других обстоятельствах, – бог знает, что могло бы из этого выйти; что она понимает Лемма, хотя у ней «своих» слов нет. Да и это неправда: у ней есть свои слова… «Не говорите об этом легкомысленно», – вспомнилось Лаврецкому. Он долго ехал, понурив голову, потом выпрямился, медленно произнес:
玛丽娅·德米特里耶芙娜很快打起盹儿来；两个小姑娘和使女也睡着了。轿式马车又快又稳地行驶着；莉莎朝前俯着身子；刚刚升起的月亮照着她的脸，送来一股芳香的夜间的微风吹拂着她的眼睛和双颊。她觉得很愉快。她的一只手撑在车门上，紧挨着拉夫烈茨基的那只手。他也觉得很愉快：他在宁静、温暖的夜晚策马奔驰，目不转睛地望着那善良、年轻的面容，听着她那年轻人的、即使在低声絮语时也清脆悦耳的声音，而她说的又都是些普普通通的美好事物；他没注意，怎么不知不觉就走完了一半路程。他不想叫醒玛丽娅·德米特里耶芙娜，轻轻握了握莉莎的手，说：“现在我们已经是朋友了，不是吗？”她点了点头，他勒住了马。轿式马车继续向前驶去，轻轻摇晃着，时隐时现；拉夫烈茨基骑着马一步一步慢慢走回家去。夏夜的魅力使他陶醉；周围的一切似乎那么出乎意外地奇怪，同时又那么迷人，似乎在那么久以前就早已熟悉了；近处和远处——可以看到远方，不过眼睛看到的地方，有很多东西看不清楚，——一切都处于宁静状态；就在这宁静之中，青春焕发的年轻人的生命力正在显示出来。拉夫烈茨基的马精神饱满地走着，有节奏地左右摆动；一个很大的黑影在它旁边与它同步而行；得得的马蹄声中仿佛有什么让人感到神秘、愉快的东西，鹌鹑高声啼叫，似乎给人以某种欢乐和奇妙的感觉。群星渐渐隐没在不知是什么淡淡的轻烟薄雾之中；明月尚未满盈，寒光闪闪，清辉四泻，月光如淡蓝色的流水，流遍天空，跌落到从附近飘过的薄云上，化作轻烟似淡淡的金色斑点；清新的空气使眼睛稍有点儿湿润，温柔地拥抱着他的四肢、躯体，宛如一股清泉流进他的胸膛。拉夫烈茨基心中充满喜悦，并为自己的喜悦感到高兴。“哼，我还要快乐地活下去，”他想，“还没有完全毁了我……”他没有说清：是谁，或者是什么毁了他……随后他开始去想莉莎，心想，她未必会爱潘申；想到，如果他是在另一种情况下遇到她，——天知道这会产生什么结果；他想，他理解列姆的话，尽管她没有“自己的”话。不过这也不对：她有她自己说的话……“请您不要轻率地谈这件事，”拉夫烈茨基想起了这句话。他低下头去，骑马走了很久，随后挺直了腰，慢慢地吟咏：
И я сжег все, чему поклонялся;Поклонился всему, что сжигал…
过去崇拜的一切，我把它统统付之一炬，而对焚毁的一切，我都崇拜得五体投地……
но тотчас же ударил лошадь хлыстом и скакал вплоть до дому.
可是立刻扬鞭策马，一直跑回家去。
Слезая с коня, он в последний раз оглянулся с невольной благодарной улыбкой. Ночь, безмолвная, ласковая ночь, лежала на холмах и на долинах; издали, из ее благовонной глубины, бог знает откуда – с неба ли, с земли, – тянуло тихим и мягким теплом. Лаврецкий послал последний поклон Лизе и взбежал на крыльцо.
他翻身下马，脸上带着情不自禁的感激的微笑，最后一次回头看了看。夜，寂静、温柔的夜笼罩着丘陵和谷地；从远方、从芳香四溢的夜的深处，天知道是从什么地方——从天上，还是从地下，——飘来静静的、柔和的暖意。拉夫烈茨基最后一次心中暗暗向莉莎致意，然后跑上台阶。
Следующий день прошел довольно вяло. С утра падал дождь; Лемм глядел исподлобья и все крепче и крепче стискивал губы, точно он давал себе зарок никогда не открывать их. Ложась спать, Лаврецкий взял с собою на постель целую груду французских журналов, которые уже более двух недель лежали у него на столе нераспечатанные. Он принялся равнодушно рвать куверты и пробегать столбцы газет, в которых, впрочем, не было ничего нового. Он уже хотел бросить их – и вдруг вскочил с постели, как ужаленный. В фельетоне одной из газет известный уже нам мусье Жюль сообщал своим читателям «горестную новость»: прелестная, очаровательная москвитянка, – писал он, – одна из цариц моды, украшение парижских салонов, Madame de Lavretzki скончалась почти внезапно, – и весть эта, к сожалению, слишком верная, только что дошла до него, г-на Жюля. Он был, так продолжал он, – можно сказать, другом покойницы…
第二天过得相当无聊。从早晨起就在下雨；列姆紧锁双眉，嘴唇闭得越来越紧，仿佛他暗自发誓，永不开口了。拉夫烈茨基去就寝时，把一大堆法国报刊拿到了床上，这些报刊已经在他桌子上放了两个多星期，还没有拆封。他漠然地动手撕开封皮，浏览报纸上的各个栏目，不过，其中并没有任何新鲜东西。他已经想要把它们扔到一边去了，——突然，像被什么敲了一下似的，从床上一跃而起。在报纸上的一篇小品文里，我们已经熟悉的那个麦歇儒勒向读者们报道了一个“不幸的消息”：“美艳绝伦、勾魂摄魄的俄罗斯美人儿”，他写道，“摩登王后之一，巴黎沙龙的骄傲，MadamedeLavretski（法语，意思是：“拉夫烈茨基夫人”）几乎是突然去世了，”这个消息，可惜，太确实了，刚刚传到儒勒先生那里。而他，他这样接着写道，“可以说是死者的一位朋友……”
Лаврецкий оделся, вышел в сад и до самого утра ходил взад и вперед все по одной аллее.
拉夫烈茨基穿上衣服，走到花园里，直到早晨，一直在同一条林荫道上走来走去。

点击查看更多此系列文章>>