Иван Сергеевич Тургенев
伊万.谢尔盖耶维奇.屠格涅夫

Дворянское гнездо
贵族之家

第四十五章

Марья Дмитриевна сидела одна у себя в кабинете на вольтеровском кресле и нюхала одеколон; стакан воды с флер-д’оранжем стоял возле нее на столике. Она волновалась и как будто трусила.
玛丽娅·德米特里耶芙娜独自一个人坐在自己书房里一把伏尔泰椅(伏尔泰椅是一种高背深座的安乐椅)上，正在闻花露水；一杯泡着香橙花的水放在她身边一张小桌子上。她心情激动，好像有点儿胆怯.
Лаврецкий вошел.
拉夫烈茨基进来了。
– Вы желали меня видеть, – сказал он, холодно кланяясь.
“您想要见我，”他说，冷淡地向她行礼。
– Да, – возразила Марья Дмитриевна и отпила немного воды. – Я узнала, что вы прошли прямо к тетушке; я приказала вас просить к себе: мне нужно переговорить с вами. Садитесь, пожалуйста. – Марья Дмитриевна перевела дыхание. – Вы знаете, – продолжала она, – ваша жена приехала.
“是的，”玛丽娅·德米特里耶芙娜回答，说着喝了一点儿水。“我得知您直接到姑妈那儿去了；我打发人去请您到我这儿来：我需要和您商谈几句。请坐。”玛丽娅·德米特里耶芙娜喘了口气。“您知道吗，”她接着说，“您妻子来了。”
– Это мне известно, – промолвил Лаврецкий.
“这我知道，”拉夫烈茨基低声说。
– Ну да, то есть я хотела сказать: она ко мне приехала и я приняла ее; вот о чем я хочу теперь объясниться с вами, Федор Иваныч. Я, слава богу, заслужила, могу сказать, всеобщее уважение и ничего неприличного ни за что на свете не сделаю. Хоть я и предвидела, что это будет вам неприятно, однако я не решилась отказать ей, Федор Иваныч, она мне родственница – по вас: войдите в мое положение, какое же я имела право отказать ей от дома, – согласитесь?
“嗯，是呀，也就是，我想要说的是：她到我这儿来过，我也接待了她；这就是现在我想跟您解释的事，费奥多尔·伊万内奇。我，谢天谢地，可以说，受到大家尊敬，无论如何也不会做出任何有失体面的事情。虽说我预料到这会让您觉得不愉快，可我还是下不了决心拒绝见她，费奥多尔·伊万内奇；她是我的亲戚——因为您的关系：请您设身处地替我想想看，我有什么权力把她拒之门外呢——您同意吧？”
– Вы напрасно волнуетесь, Марья Дмитриевна, – возразил Лаврецкий, – вы очень хорошо сделали; нисколько не сержусь. Я вовсе не намерен лишать Варвару Павловну возможности видеть своих знакомых; сегодня не вошел к вам только потому, что не хотел встретиться нею, – вот и все.
“您用不着感到不安，玛丽娅·德米特里耶芙娜，”拉夫烈茨基回答，“您做得很好；我一点儿也不见怪。我完全无意让瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜失去会见自己熟人的机会；今天我没来您这里，只不过是因为我不想遇到她——再没有别的了。”
– Ах, как мне приятно слышать это от вас, Федор Иваныч, – воскликнула Марья Дмитриевна, – впрочем, я всегда этого ожидала от ваших благородных чувств, что я волнуюсь – это не удивительно: я женщина и мать.А ваша супруга… конечно, я не могу судить вас с нею – это я ей самой сказала; но она такая любезная дама, что, кроме удовольствия, ничего доставить не может.
“哦，听到您这么说，我感到多高兴啊，费奥多尔·伊万内奇，”玛丽娅·德米特里耶芙娜高声说。“不过，就您高尚的感情来说，我一向都认为，您一定会这么说的。至于说我感到不安嘛，——这并不奇怪：我是个女人，也是母亲。而您的夫人……当然啦，我不能评判您和她之间的事情——我对她本人也这么说过；可是她是个那么可爱的女士，除了让人感到高兴，绝不会给人带来什么别的东西。”
Лаврецкий усмехнулся и поиграл шляпой.
拉夫烈茨基冷笑一声，摆弄起帽子来。
– И вот что я хотела вам еще сказать, Федор Иваныч, – продолжала Марья Дмитриевна, слегка подвигаясь к нему, – если б вы видели, как она скромно себя держит, как почтительна! Право, это даже трогательно. А если б вы слышали, как она о вас отзывается! Я, говорит, перед ним кругом виновата; я, говорит, не умела ценить его, говорит; это, говорит, ангел, а не человек. Право, так и говорит: ангел. Раскаяние у ней такое… Я, ей-богу, и не видывала такого раскаяния!
“我还想对您说的是，费奥多尔·伊万内奇，”玛丽娅·德米特里耶芙娜稍稍向他靠近一些，接着说，“要是您能看到她的举止态度多么端庄，对人多么恭敬，那就好了！真的，这甚至让人感动。要是您能听到，谈到您的时候，她是怎么说的！我，她说，对不住他，完全是我的错；我，她说，不会珍惜他，她说；这，她说，是个天使，而不是凡人。真的，她就是这么说的：天使。她多么悔恨啊……我，真的，从来没见过这样的真心悔过！”
– А что, Марья Дмитриевна, – промолвил Лаврецкий, – позвольте полюбопытствовать: говорят, Варвара Павловна у вас пела; во время своего раскаяния она пела – или как?..
“那又怎么呢，玛丽娅·德米特里耶芙娜，”拉夫烈茨基说，“请允许我好奇地问一声：据说，瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜在您这儿唱过歌；就在她悔过的时候，她还唱歌——还是怎么呢？……”
– Ах, как вам не стыдно так говорить! Она пела и играла для того только, чтобы сделать мне угодное, потому что я настоятельно ее просила об этом, почти приказывала ей. Я вижу, что ей тяжело, так тяжело; думаю, чем бы ее развлечь, – да и слышала-то я, что талант у ней такой прекрасный! Помилуйте, Федор Иваныч, она совсем уничтожена, спросите хоть Сергея Петровича; убитая женщина, tout-а-fait,[ Окончательно (фр.).] что вы это?
“哎呀，亏您好意思说这种话！她唱歌、弹琴只不过是为了让我满意，因为我坚决请求她，几乎是命令她这么做。我看出，她心里难过，那么难过；我就想，想个什么办法让她解解闷呢，——而且我听说，她有那么出色的艺术才能！得了吧，费奥多尔·伊万内奇，她已经羞愧得无地自容了，您哪怕去问问谢尔盖·彼特罗维奇看；一个绝望的女人，toutRàRfait(法语，意思是：“彻底地”)，这您怎么说呢？”
Лаврецкий только плечами пожал.
拉夫烈茨基只是耸了耸肩。
– А потом, что это у вас за ангелочек эта Адочка, что за прелесть! Как она мила, какая умненькая; по-французски как говорит; и по-русски понимает – меня тетенькой назвала. И знаете ли, этак чтобы дичиться, как все почти дети в ее годы дичатся, – совсем этого нет. На вас так похожа, Федор Иваныч, что ужас. Глаза, брови… ну вы, как есть – вы. Я маленьких таких детей не очень люблю, признаться; но в вашу дочку просто влюбилась.
“而且，您这个阿多奇卡是个多可爱的小天使啊，多么可爱！她多么讨人喜欢，多么聪明；法语说得那么好；俄语她也懂得——管我叫姑姑呢。您知道吗，像她这么大的孩子，差不多全都认生，——可她一点儿也不。这么像您，费奥多尔·伊万内奇，真像极了。眼睛，眉毛……哪，都像您，简直跟您一模一样。说实在的，我一向不大喜欢这么小的小孩子；可是对您的小女儿，我简直喜欢得不得了。”
– Марья Дмитриевна, – произнес вдруг Лаврецкий, – позвольте вас спросить, для чего вы это все мне говорить изволите?
“玛丽娅·德米特里耶芙娜，”拉夫烈茨基突然说，“请允许我问一声，您为什么要跟我说这些？”
– Для чего? – Марья Дмитриевна опять понюхала одеколон и отпила воды. – А для того, Федор Иваныч, я это говорю, что… ведь я вам родственница, я принимаю в вас самое близкое участие… я знаю, сердце у вас добрейшее. Послушайте, mon cousin, я все-таки женщина опытная и не буду говорить на ветер: простите, простите вашу жену. – Глаза Марьи Дмитриевны вдруг наполнились слезами. – Подумайте: молодость, неопытность… ну, может быть, дурной пример: не было такой матери, которая наставила бы ее на путь. Простите ее, Федор Иваныч, она довольно была наказана.
“为什么？”玛丽娅·德米特里耶芙娜又闻了闻花露水，喝了口水。“我说这些，费奥多尔·伊万内奇，是为了……我是您的亲戚，不是吗，我最关心您……我知道，您的心地最善良。您听我说，moncousin(法语，意思是：“我的表弟”)，——我毕竟是个有生活阅历的女人，不会随便轻率地说话：请您宽恕，请宽恕了您的妻子吧。”玛丽娅·德米特里耶芙娜突然热泪盈眶。“请您想想看，年轻，没有经验……嗯，也许，还受了不良影响：因为没有一个能教导她走上正路的母亲。请宽恕她吧，费奥多尔·伊万内奇，她所受的惩罚已经足够了。”
Слезы закапали по щекам Марьи Дмитриевны; она не утирала их: она любила плакать. Лаврецкий сидел как на угольях. «Боже мой, – думал он, – что же это за пытка, что за день мне выдался сегодня!»
眼泪顺着玛丽娅·德米特里耶芙娜的双颊流淌下来；她没去擦它：她喜欢哭。拉夫烈茨基如坐针毡。“我的天哪，”他想，“这是多么可怕的折磨，今天我遇上什么日子了！”
– Вы не отвечаете, – заговорила снова Марья Дмитриевна, – как я должна вас понять? Неужели вы можете быть так жестоки? Нет, я этому верить не хочу. Я чувствую, что мои слова вас убедили. Федор Иваныч, бог вас наградит за вашу доброту, а вы примите теперь из рук моих вашу жену…
“您不回答，”玛丽娅·德米特里耶芙娜又开口说，“我该怎么理解您的意思呢？难道您竟会这样残酷无情？不，这我不愿相信。我觉得，我的话说服了您。费奥多尔·伊万内奇，为了您的善心，上帝一定会报答您，现在请从我手里领回您的妻子吧……”
Лаврецкий невольно поднялся со стула; Марья Дмитриевна тоже встала и, проворно зайдя за ширмы, вывела оттуда Варвару Павловну. Бледная, полуживая, с опущенными глазами, она, казалось, отреклась от всякой собственной мысли, от всякой воли – отдалась вся в руки Марьи Дмитриевны.
拉夫烈茨基不由自主地从椅子上站了起来；玛丽娅·德米特里耶芙娜也站起来，急忙走到屏风后面，从那里领出了瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜。她面色苍白，脸上毫无表情，眼睛望着地下，看样子，好像已经放弃自己的一切想法、一切要求——把自己完全交给了玛丽娅·德米特里耶芙娜。
Лаврецкий отступил шаг назад.
拉夫烈茨基后退了一步。
– Вы были здесь! – воскликнул он.
“您在这里！”他高声说。
– Не вините ее, – поспешно проговорила Марья Дмитриевна, – она ни за что не хотела остаться, но я приказала ей остаться, я посадила ее за ширмы. Она уверяла меня, что это еще больше вас рассердит; я и слушать ее не стала; я лучше ее вас знаю. Примите же из рук моих вашу жену; идите, Варя, не бойтесь, припадите к вашему мужу (она дернула ее за руку) – и мое благословение…
“请别责怪她，”玛丽娅·德米特里耶芙娜急忙说，“她无论如何也不愿留下，可是我命令她留下来，我让她坐在屏风后面。她肯定地对我说，这会让您更加生气；我却不听她的话；我比她更了解您。请从我手里领回您的妻子吧；您去呀，瓦丽娅，别怕，跪倒在您丈夫面前吧（她拉了拉她的一只手）——而我的祝福……”
– Постойте, Марья Дмитриевна, – перебил ее Лаврецкий глухим, но потрясающим голосом. – Вы, вероятно, любите чувствительные сцены (Лаврецкий не ошибался; Марья Дмитриевна еще с института сохранила страсть к некоторой театральности); они вас забавляют; но другим от них плохо приходится. Впрочем, я с вами говорить не буду: в этой сцене не вы главное действующее лицо. Что вы хотите от меня, сударыня? – прибавил он, обращаясь к жене. – Не сделал ли я для вас, что мог? Не возражайте мне, что не вы затеяли это свидание; я вам не поверю, – и вы знаете, что я вам верить не могу. Что же вы хотите? Вы умны, – вы ничего не делаете без цели. Вы должны понять, что жить с вами, как я жил прежде, я не в состоянии; не оттого, что я на вас сержусь, а оттого, что я стал другим человеком. Я сказал вам это на второй же день вашего возвращения, и вы сами, в это мгновенье, в душе со мной согласны. Но вы желаете восстановить себя в общем мнении; вам мало жить у меня в доме, вы желаете жить со мной под одной кровлей – не правда ли?
“请等一等，玛丽娅·德米特里耶芙娜，”拉夫烈茨基用低沉、然而令人产生深刻印象的声音打断了她，“您大概喜欢这种动人的场面（拉夫烈茨基没有说错：还从在贵族女子中学的时候起，玛丽娅·德米特里耶芙娜就一直特别喜爱某些戏剧性的场面）；它们可以给您解闷；可是，它们却让别人难受。不过，我不再跟您谈这些了：在这场戏里您不是主角。您想从我这里得到什么呢，夫人？”他转向妻子，加上了几句：“我不是已经为您做了我所能做的一切吗？不要反驳我，说这次会见不是您出的主意；我不会相信您，——您也知道，我不可能相信您。您到底想要什么呢？您是个聪明人，——您决不会做任何没有目的的事情。您应该明白，像我以前那样和您住在一起，我办不到；并不是因为我生您的气，而是因为我已经成了另一个人。在您回来的第二天，这些话我就对您说过了，当时您自己心里也同意我的这些话。可是您想在舆论界恢复自己的地位；您住在我的家里还嫌不够，您还想和我在同一屋顶下生活——是不是呢？”
– Я желаю, чтобы вы меня простили, – проговорила Варвара Павловна, не поднимая глаз.
“我希望您宽恕我，”瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜说，说话的时候没有把眼睛抬起来。
– Она желает, чтобы вы ее простили, – повторила Марья Дмитриевна.
“她希望您宽恕她，”玛丽娅·德米特里耶芙娜把她的话重复了一遍。
– И не для себя, для Ады, – шепнула Варвара Павловна.
“而且不是为了我自己，是为了阿达，”瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜低声说。
– Не для нее, для вашей Ады, – повторила Марья Дмитриевна.
“不是为了她，是为了您的阿达，”玛丽娅·德米特里耶芙娜又说了一遍。
– Прекрасно. Вы этого хотите? – произнес с усилием Лаврецкий. – Извольте, я и на это согласен.
“好极了。您要的就是这个吗？”拉夫烈茨基勉强说，“好吧，这一点我也同意了。”
Варвара Павловна бросила на него быстрый взор, а Марья Дмитриевна воскликнула: «Ну, слава богу! – и опять потянула Варвару Павловну за руку. – Примите же теперь от меня…»
瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜向他投去很快的一瞥，玛丽娅·德米特里耶芙娜却高声赞叹：“好了，谢天谢地！”说罢又拉起瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜的手。“现在请从我手里……”
– Постойте, говорю вам, – перебил ее Лаврецкий. – Я соглашаюсь жить с вами, Варвара Павловна, – продолжал он, – то есть я вас привезу в Лаврики и проживу с вами, сколько сил хватит, а потом уеду – и буду наезжать. Вы видите, я вас обманывать не хочу; но не требуйте больше ничего. Вы бы сами рассмеялись, если бы я исполнил желание почтенной нашей родственницы и прижал бы вас к своему сердцу, стал бы уверять вас, что… что прошедшего не было, что срубленное дерево опять зацветет. Но я вижу: надо покориться. Вы это слово не так поймете… это все равно. Повторяю, я буду жить с вами… или нет, я этого обещать не могу… Я сойдусь с вами, буду вас снова считать моей женой…
“请等一等，我对您说，”拉夫烈茨基打断了她。“我答应同您住在一起，瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜，”他接着说，“也就是说，我会把您送回拉夫里基，而且在我还能忍受的一段时间里会和您一同住在那里，然后我就离开——有时还会回去看看。您看得出来，我不想欺骗您；不过请您不要再提出任何更多的要求了。如果我实现我们尊敬的亲戚的愿望，紧紧拥抱您，让您相信，……过去的事都没有过，被砍掉的树又会重新开花，您自己也会觉得好笑的。可是我明白：应该顺从。这句话的意思您是不会真正理解的……这反正一样。我再重复一遍，我将和您住在一起……或者，不，这一点我不能答应您……我将与您和好，重新把您看作我的妻子……”
– Дайте же ей по крайней мере на том руку, – промолвила Марья Дмитриевна, у которой давно высохли слезы.
“为了这，您至少也该把手伸给她吧，”眼泪早已干了的玛丽娅·德米特里耶芙娜说。
– Я до сих пор не обманывал Варвару Павловну, – возразил Лаврецкий, – она мне поверит и так. Я ее отвезу в Лаврики – и помните, Варвара Павловна: уговор наш будет считаться нарушенным, как только вы выедете оттуда. А теперь позвольте мне удалиться.
“我至今从未欺骗过瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜，”拉夫烈茨基回答，“就这样，她也会相信我。我会送她回拉夫里基——也请您记住，瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜：只要您一离开那里，我们的协定就算给破坏了。现在请允许我告辞。”
Он поклонился обеим дамам и торопливо вышел вон.
他向两位夫人躬身行礼，随即匆匆走了出去。
– Вы не берете ее с собою, – крикнула ему вслед Марья Дмитриевна…
“您没带她一道走啊，”玛丽娅·德米特里耶芙娜对着他的背影高声说……
– Оставьте его, – шепнула ей Варвара Павловна и тотчас же обняла ее, начала ее благодарить, целовать у ней руки, называть ее своей спасительницей.
“由他去吧，”瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜对她低声说，立刻拥抱她，开始感谢她，吻她的双手，把她叫作自己的恩人。
Марья Дмитриевна снисходительно принимала ее ласки; но в душе она не была довольна ни Лаврецким, ни Варварой Павловной, ни всей подготовленной ею сценой. Чувствительности вышло мало; Варвара Павловна, по ее мнению, должна была броситься к ногам мужа.
玛丽娅·德米特里耶芙娜故作宽容地接受她这种亲热的表示；可是内心里无论是对拉夫烈茨基，还是对瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜，还是对她一手导演的这一场戏，都并不满意。结果，令人感动的情景微乎其微；照她的意见，瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜应该扑上去，跪倒在丈夫的脚边。
– Как это вы меня не поняли? – толковала она, – ведь я вам сказала: припадите.
“您怎么没理解我的这个意思？”她议论说，“我不是跟您说了：跪下啊。”
– Этак лучше, милая тетушка; не беспокойтесь – все прекрасно, – твердила Варвара Павловна.
“这样更好，亲爱的表姑；您别担心——一切都好极了，”瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜反复说。
– Ну, да ведь и он – холодный, как лед, – заметила Марья Дмитриевна. – Положим, вы не плакали, да ведь я перед ним разливалась. В Лавриках запереть вас хочет. Что ж, и ко мне вам нельзя будет ездить? Все мужчины бесчувственны, – сказала она в заключение и значительно покачала головой.
“唉，还有他，也是冷冰冰的，像块冰一样，”玛丽娅·德米特里耶芙娜说。“即使说您没哭吧，可我在他面前流泪了。他是想把您关在拉夫里基呀。怎么，您连到我这里来都不行吗？所有男人全都是无情的，”最后她说，还意味深长地摇了摇头。
– Зато женщины умеют ценить доброту и великодушие, – промолвила Варвара Павловна и, тихонько опустившись на колени перед Марьей Дмитриевной, обняла ее полный стан руками и прижалась к ней лицом. Лицо это втихомолку улыбалось, а у Марьи Дмитриевны опять закапали слезы.
“可是女人都懂得好心和宽宏大量的意义，”瓦尔瓦拉·帕夫洛芙娜低声说，说罢，轻轻跪倒在玛丽娅·德米特里耶芙娜面前，双手抱住她那丰满的身躯，把脸紧紧贴在她的身上。这张脸在偷偷地微笑，玛丽娅·德米特里耶芙娜却又在掉眼泪了。
А Лаврецкий отправился к себе, заперся в комнатке своего камердинера, бросился на диван и пролежал так до утра.
拉夫烈茨基回到自己的住所，把自己关在他仆人住的那间小屋里，倒到沙发上，就这样一直躺到早晨。 

点击查看更多此系列文章>>